Калмыкия Ньюс

Интервью журналу «Власть». Глава Калмыкии Кирсан Николаевич Илюмжинов рассказал Ольге Алленовой о причинах своей отставки с поста главы Калмыкии, которая состоится 25 октября, и о том, какие выводы он сделал за 17 лет президентства.

«Я сам решил уйти, мне стало тесно»

Решение об отставке — ваше или «Единой России»?

Мое, разумеется.

То есть вам никто не рекомендовал не выдвигаться?

Никто не звонил, не просил. Я сам посмотрел — 24-го срок заканчивается, приближаются консультации, наше калмыцкое отделение партии «Единая Россия» уже начало обсуждать кандидатуры. И понял, что пришло время уйти.

Ольга Алленова: Они готовы были вас включить в списки?

Единогласно. Еще в августе, то есть за месяц до того, как меня пригласили в Москву, наши руководители партийные спросили: «Кирсан Николаевич, хотим вас выдвинуть, вы как?» Я говорю: «Нет, однозначно не надо». Как не надо? Там все как бы удивлены были. Они подумали, что я шучу. В администрации тоже были удивлены моим решением, насколько я знаю. Меня спросили: «А ты дождался решения президента?» Нет, говорю, зачем, я же ухожу. Если бы я хотел остаться, я бы ждал решения президента, а так я сам принял это решение.

Ольга Алленова: Вы хотите сказать, что ваше длительное пребывание у власти не причина вашей отставки? Сейчас есть такая политическая установка, что больше двух сроков уже вроде бы неприлично оставаться у власти.

Да, это слова президента, и я с ними согласен. Я 17 с половиной лет у власти, я же не Брежнев, не прирос к креслу. Я еще не старый, в конце концов. У меня есть какие-то планы. Какие-то мечты. Мне хочется заниматься общественной работой. Мне стало тесно. Посмотрим, что получится. Может быть, я создам какое-то международное движение, которое будет заниматься религией.

Ольга Алленова: У вас в кабинете стоят христианские иконы со свечами, лежит Коран, висят портреты далай-ламы — что это значит?

Я верю, что нас создал абсолют, космос, Всевышний. Что Будда, Христос, Магомет — дети одного Бога. Что мы как бы появляемся в этой оболочке и уходим. Поэтому я строю церкви, храмы, мечети. Вы знаете, что в Калмыкии десять лет назад не было ни одной православной, ни одной буддийской церкви? А сегодня там 22 православные церкви, около 40 буддийских храмов. И я считаю, что это важная миссия. Программа-максимум для меня — организовать визит его святейшества далай-ламы в Калмыкию. Его же не пускают в Россию.

Но это из-за нежелания ссориться с Китаем. Вряд ли вам удастся решить этот вопрос.

Да, боятся, вот и не пускают. Но теперь я как общественный деятель могу этого добиваться. Если раньше, как только я начинал об этом говорить,— мне сразу из МИДа звонили, ты чего, мол, шумишь, ты же глава субъекта, не имеешь права нарушать единую линию внешнеполитическую. А стану простым общественником, зарплату из бюджета получать не буду, ни от кого не завишу, могу говорить что хочу. Даже сейчас я не все могу вам сказать, потому что я еще чиновник. А вот после 25 октября — все, свободный человек. О той же проблеме далай-ламы я уже смогу говорить более откровенно. И я постараюсь, чтобы голос общественности был услышан. Одно дело, когда Кирсан Илюмжинов говорит как глава Калмыкии, другое — когда Кирсан Илюмжинов говорит уже как представитель верующих калмыков.

Почему вы так хотите визита далай-ламы? Ясно же, что это конфронтация с федеральной властью.

Мы построили центральный буддийский храм, который называется «Золотая обитель Будды Шакьямуни«, он неосвященный стоит вот уже пять лет. А как это так? У нас по Конституции России свобода вероисповедания, почему же не соблюдается Конституция? Все верующие имеют право встретиться со своим пастырем. Далай-лама — наш духовный лидер, а не может пастырский визит совершить. Я себе сейчас цель поставил — добиться визита далай-ламы. А я обычно своего добиваюсь.

«У нас в Калмыкии гражданское общество есть»

Вам известен тот, кто будет после вас?

Скажем так, я предполагаю, кто это будет, но называть его раньше времени не стану — чтобы не навредить человеку.

Там сейчас четыре кандидатуры, и, насколько я понимаю, больше всего шансов у Орлова. А с вами советовались по этому поводу?

Это вне компетенции губернатора: предлагает «Единая Россия», рассматривает президент, потом подает кандидатуру в законодательное собрание, и те утверждают или не утверждают. В этом треугольнике нет действующего руководителя субъекта РФ. Не знаю, правильно это или неправильно.

То есть вас не спрашивают?

Не спрашивают. Поэтому я могу только сказать, что если «Единая Россия» выбрала, то, наверное, это достойные кандидаты.

И ваших людей в этом списке нет?

Ну раз я не участвовал, то и людей моих там нет.

Среди кандидатов — один русский и трое калмыков. Скажите, важно, чтобы президентом был калмык?

У нас в паспорте национальности нет — там обозначено только гражданство России. Но как народ отреагирует, сказать сложно,— зависит от того, как это будет подано. Если президент приедет и скажет: вот, ребята, я вам белоруса привез или шведа, я считаю, что он лучше справится, чем калмык,— ну может, люди и поверят, но их придется убедить в том, что швед лучше справится, чем калмык. Все-таки у нас в Калмыкии гражданское общество есть.

«Если ты начинаешь им делать замечания, они сфабрикуют дело»

Во время вашего президентства была убита журналист Лариса Юдина. Оппозиция называет это убийство темным пятном в истории республики.

Любое убийство — это темное пятно. Но это первое, наверное, дело за постсоветский период, которое было не просто быстро расследовано, но и убийцы получили по 20 лет тюрьмы. И я считаю эту страницу закрытой.

Ходили слухи, что это не настоящие убийцы, что там дело было состряпано.

Я сразу же попросил, чтобы следственная бригада была не из Калмыкии, чтобы прислали людей из Москвы и чтобы судили не в Калмыкии. Хотя помогла раскрыть это преступление наша калмыцкая милиция, преступников очень быстро нашли и судили в Пятигорске. И все опубликовано было, журналисты были в суде, иностранные журналисты сюда приезжали очень долго. Я думаю, они бы докопались до сути, если бы не поверили следствию.

Вы считаете, это было не политическим убийством?

Я не думаю. Я даже не хочу говорить об этом, потому что шло следствие, все эти материалы можно поднять. Там ФСБ почему-то участвовало. Потому что, когда она пропала, почему-то ее муж позвонил не в милицию по номеру 02, а в ФСБ, председателю нашего КГБ. Оттуда приехали офицеры, изъяли ее компьютер. Прошли сутки, ее нет, и муж тогда начал звонить уже в 02. А те из ФСБ в 02, в милицию, даже не заявили. Министр внутренних дел мне тогда доложил: пропал журналист. Мы думали сначала, что ее за деньги выкрали. И все на ноги были подняты. Но время было упущено.

В прошлый раз, когда мы с вами беседовали, я поняла, что между вами и силовиками есть некоторое недопонимание. Сейчас вы можете, наверное, говорить уже более откровенно — эта проблема решилась или нет?

Она сложная, и она осталась. По мере возможности я как-то в ручном управлении регулировал какие-то вопросы, но это было сложно. И для следующего президента это будет проблемой. И для многих моих коллег это серьезная проблема.

То есть местный руководитель для главы МВД, скажем, или ФСБ не начальник?

Да. Хотя я, президент, являюсь председателем антикоррупционной комиссии. Мне какие-то вещи виднее на месте. Мне видно: вот этот и вот этот участвуют в неких коррупционных схемах. Я говорю: вот коррупционная схема, рассмотрите. А они не рассматривают, они говорят: «У нас времени нет, у нас сотрудников нет». Или придут и лабуду какую-то начинают нести. Народ обсуждает, газеты пишут, телевидение показывает, а они ничего не видят. Они говорят: «Нет, это неправда».

Это вы про взятки?

И про взятки, и про воровство. И ничего не делают. Изобретают видимость дел, а ничего не делают. И мне сейчас легче будет с ними бороться.

То есть вы сможете об этом говорить открыто?

Да. Я уже буду называть фамилии, уже буду писать как житель Республики Калмыкия. Может, я стану председателем общественной палаты, фонда защиты граждан — посмотрим. Людям нужны структуры, которые будут их защищать. К сожалению, милиция не является сегодня такой структурой. Лет шесть назад, когда моего сына и его друзей избили четверо сотрудников милиции, в том числе начальник уголовного розыска, причем один из пацанов умер в больнице, народ на митинг собрался со словами: «Если президент не может защитить своего сына от милиции, то что нам, простым гражданам, делать?» И рассказали, как с ними обращаются милиционеры. У нас были тогда сложные времена. Все предпосылки были для гражданского противостояния. Но в конце концов министра тогда сняли. Только вместо того, чтобы разжаловать, его направили министром внутренних дел в другую республику. Через год-два он там влип в историю, сейчас следствие идет, он сидит. И эта проблема существует во всех регионах.

То есть МВД, прокуратура, следственный комитет, ФСБ — они не воспринимают вас, местного руководителя, потому что считают, что у них свое начальство и вы для них никто?

Да. В самую точку. И если ты начинаешь им делать замечания и указывать, они для начала сфабрикуют дело, к примеру, против помощника твоего, заместителя, родственника… Ну вот так. Там не важно, что в суде оправдают человека,— до суда времени-то сколько пройдет. Потом, состряпав дело, они едут в Москву. До министра они не добираются, но куратору, который контролирует их, говорят: а вот там я прижал губернатора, его помощников, а он меня за это хочет выгнать. Сигнал оставил, уехал… Потом губернатор приезжает в Москву, идет к министру и говорит: «Вот такой-сякой вор, подонок и коррупционер… И у меня на него есть то-то и то-то». А министр поручает разобраться своему заместителю. А тот — куратору. Куратор пишет в ответ: мол, все это ерунда, а губернатор этот приехал жаловаться, потому что его людей наш генерал прищучил… И вот дело пошло раскручиваться в обратном направлении. И доходит до министра. А тот: а-а-а, оказывается, этот наш генерал — молодец! И папку в стол. А у губернатора же времени нет, он же не может каждый день в министерство ходить. Он уехал в свою республику, край, область. И этот генерал снова там борзеет. И так все тянется годами.

Получается, что они таким образом пытаются держать в узде губернатора?

Они пытаются самолично властвовать и решают свои проблемы, как им хочется. Губернатору они не подчиняются, а их реальные начальники очень далеко. Есть, конечно, честные, нормальные, принципиальные. Вот сейчас у нас многих почистили, осталась сладкая парочка, а остальные-то нормальные пришли из других краев, областей. Мы с вами год назад говорили, да? Да. Вот тогда кого-то поменяли, кого-то нового прислали. То есть возымели действие публикации. Я как раз тогда с одним из руководителей силовых структур России говорил, и в итоге поменяли и одного, и второго чиновника.

Из МВД?

Нет. Но в МВД сейчас ждем замену, с декабря месяца. А другие — поменяли, и нормально, работают люди.

«Почему мы должны у кого-то спрашивать, какому богу нам молиться?»

Вы считаете, что на поприще общественной деятельности принесете больше пользы, чем на политическом?

Я никогда не был только политиком. Никогда не хотел стать замминистра, министром, губернатором. Я же чисто случайно стал и президентом Калмыкии, и президентом ФИДЕ. К работе относился как к хобби. Нравилось — работал. Я с 1993 года ни разу не был в отпуске, ни разу больничного не было и ни разу выходного дня. Субботы, воскресенья, Новый год, 1 января — уже в девять утра я на работе. Свой рабочий день обычно заканчиваю где-то в час-два ночи. В восемь утра — на работе. Но это не сумасшествие, это не трудоголизм, это просто хобби, человек ведь может целыми сутками заниматься любимым делом. А сейчас я почувствовал, что мне хочется изменить немного свое хобби. Поработал, не опозорился — самое главное, не стыдно показать, что оставил после себя. Тысячи километров автомобильных дорог, сотни километров газопроводов, построенные храмы, церкви, театры, музеи, которых не было. Больницы, школы. Если бы после меня там груды развалин остались, и гражданское общество было в постоянном конфликте, и местная власть переругалась с региональной, и кругом стычки, взрывы, теракты, пожары, воинские части взрывают, поезда под откос пускают, электростанции взрывают и т. д., это говорило бы о том, что я плохо сделал свою работу. Но я ухожу на позитиве. Это меня радует. За 17 лет я не допустил ни одного теракта на территории Калмыкии, это что-то значит, поверьте, в таком регионе, как наш. Рядом — Дагестан, Чечня, там были войны, конфликты. Все же забывают, что мы одна из кавказских республик.

Вы сказали, что случайно стали президентом ФИДЕ. Как это произошло?

24 ноября 1995 года я в Париж приехал, Флоренсио Кампоманес, президент FIDE, пригласил, так как мы подали заявку на проведение всемирной Олимпиады в Элисте в 1998 году. Я приехал, там раскол, Карпов, Каспаров, эти делегаты съезда, не знают, что делать. А мы сидели там в лобби-баре, чай пили. Я просто сидел, ждал, когда наш вопрос будет рассматриваться. Ну разговаривал с президентами шахматных федераций. И вот один из них, кажется Казахстана, говорит: а может быть, вы станете вице-президентом ФИДЕ? Потом мы с Кампоманесом начали разговор, он сообщил, что в отставку хочет подать, ему 70 лет было. Он в отставку подал и предложил мою кандидатуру. И ее приняли. Ну я перед этим позвонил Президенту России Борису Ельцину, Борис Ельцин дал добро.

А нельзя было без добра от Ельцина?

Я чиновником был, президентом Калмыкии. И шахматная федерация России против меня была почему-то, Каспаров тогда ее контролировал. Они ж разваливали ФИДЕ, свою структуру создали. И тут соединили меня с Борисом Николаевичем, а он говорит так полушутя: для России это нужно, водружайте флаг над Парижем. Но только на общественных началах.

А почему поменяли название Нью-Васюки на Сити-Чесс?

Потому что в Москве не хотели регистрировать Нью-Васюки. В агентстве по регистрации населенных пунктов нам сказали, что название смешное. И не зарегистрировали.

Серьезно?

Да. А Сити-Чесс, город шахмат, одобрили. Вот такое у нас народное самоуправление. Целый год у нас было решение народного хурала, чтобы город назывался Нью-Васюки, а здесь весь год нам говорили: вы у себя там как хотите называйте, а здесь регистрировать не будем. Ну вот оно, чиновничье мышление. Все должно быть, как у всех. Шаг вправо, шаг влево — расстрел. Нестандартно мыслить нельзя.

И с вами такое часто бывало?

Бывало.

А сейчас вы вырветесь на свободу и будете принимать нестандартные решения?

Да. Ну вот с далай-ламой — тоже сплошные установки. Установка, что ему нельзя в Россию. Установка, что я как чиновник не могу об этом говорить. А то, что народ хочет его приезда, то, что бабушки старые мечтают его увидеть и умереть,— на это наплевать. А почему мы должны у кого-то спрашивать, какому богу нам молиться?

Кирсан Илюмжинов и Ольга Алленова
Журнал «Власть», № 37 (891) от 20.09.2010