Калмыкия Ньюс

Продолжение…

Книга «О ТЕАТРЕ И НЕ ТОЛЬКО»

Шагаев Борис Андреевич

ГЛАВА 4. МЭТРЫ

Анджур Пюрбеев

Часть 1

По указанию Ленина, столицу Калмыкии решили сделать в Астрахани. В 1921 году на встрече Ленина с Амур-Сананом он пообещал выделить земли от Элисты до Саратова, то есть отдать территорию чуть ли не в размерах Калмыцкого ханства, как было при Аюке-хане. Амур-Санан просил помощи у Ленина. «Будет помощь. Дадим дотацию скотоводам», – заверил вождь пролетариата.

Идею о столице в Астрахани поддержал Л. Троцкий, который просил создать конные отряды. Троцкий тогда был командующим Красной армией. Он еще в 1917 году сблизился с В. Хомутниковым и Х. Кануковым. И позже имел контакты с калмыцкими лидерами. Надо отдать должное, Лев Давидович хорошо относился к калмыкам, помогал им, но об этом чуть позже.

Разговор Ленина с Амур-Сананом не протоколировался. Про встречу с вождем он рассказал в Москве Анджуру Пюрбееву в 1922 году. Ленин уже болел. Помощи калмыкам не было никакой, а когда в 1924-ом он умер, калмыкам стало совсем худо. Народ кочевой, неграмотный. Когда в 1923 году Амур-Санана изгнали из Калмыкии, он жил в Москве.

После смерти Ленина сталинисты заняли все важные посты. Ленинские ряды поредели. Хотя условно ленинизм был, но вектор направления изменился. Не явно, но закамуфлировано. Амур-Санан рассказал В. Хомутникову, Х. Канукову, Анджуру Пюрбееву о встрече с Лениным. Если бы Владимир Ильич прожил еще лет десять, то, возможно, не было бы репрессий 30-х годов, войну 1941 – 1945 г.г. предотвратили бы, калмыков не выслали бы. Элиту, цвет интеллигенции республики сохранили бы, но что уже теперь… Свершилось то, что сотворили бесогоны той поры.

После смерти Ленина судьба калмыков стала меняться не в лучшую сторону. В Астрахани базировался центр калмыцкого обкома, облисполкома, а астраханский горисполком инициировал демонстрацию подговоренных элементов против пребывания калмыков в Астрахани. Кучка людей кричала, что, мол, это наша территория, убирайтесь в Казахстан, или в свою степь. Калмыки, мол, грязные, занимают важные посты и т. д. На мясокомбинате орудовала кучка заговорщиков против калмыков, а калмыки, проживавшие в Астрахани, трудились на самых тяжелых, малооплачиваемых участках: на рыбоконсервном и мясоконсервном заводах, сгружали баржи с лесоматериалами по пояс в воде. Калмыцкий рабочий люд безропотно, терпеливо тянул лямку тяжёлого труда. Чиновник из горисполкома накатал наверх донос кому надо, а там сразу среагировали. Ленинский замысел уже был не в силах претворяться, а сталинисты-шовинисты добивались своей цели. И сверху, после доноса, была спущена директива, чтобы столицу Калмыцкой области перевести из Астрахани в другое место.

Считаю, это было первое выселение калмыков, второе произошло в 1943 году. Первое выселение, к счастью, было не таким трагичным, но драматизм ситуации ощущался. Когда в 1969 году работая над спектаклем «Выселение» я разговаривал с писателем Санджи Каляевым о событиях той поры в Астрахани, мэтр долг молчал и потом выдавил фразу: «Зачем тебе это нужно? Ставь спектакль по моей пьесе, и точка». Помолчав, обронил еще несколько фраз: «Мне Анджур рассказывал, все было сфабриковано. Астраханский русский народ тут не причем. Сверху пришло указание, и кучка горлопанов вышла на площадь. Русский народ тут не причем, не потому, что у меня жена – русская».

После выступления кучки людей в Астрахани решили отправить Анджура Пюрбеева, как главу облисполкома, в Москву. В. Молотов (еще не министр иностранных дел) и другие чиновники приказали: «Создать столицу области ближе к калмыцкому народу, у себя в степи». Из Москвы Анджура Пюрбеева отправили подыскать подходящее место для столицы. Анджур Пюрбеев выбрал поселок Песчаный. Отсюда произошло название Элиста (Эльсн). Хоть название красивое. Что-то греческое. Я спросил у сына Анджура Пюрбеева, Льва: «Почему отец выбрал это место?». Он ответил, что отец — родом из Ики-Бурула, и до Астрахани, Сталинграда, Ставрополя — по 300 км, вот и вся разгадка. У Санджи Каляева спросил: «Почему не могли обосновать столицу у воды: в Цаган-Амане, Долбани?». Мэтр ответил: — Спроси у Анджура. – и засмеялся.
Где правда, уже не узнаешь. Долбан, Сальск, Ремонтное позже отняли у калмыков. Цаган-Аман оставили, но левый берег Волги усекли. Поселок Песчаный превратился в Элисту. В 1926 году калмыцкое правительство переехало в поселок Песчаное (Элисту). Бросили клич о строительстве Элисты. В поселке было три жилых дома, более-менее пригодных для жилья, один из них — на месте нынешней мэрии — превратили в Дом правительства. Тут же жили В. Хомутников, А. Пюрбеев, Ванькаев. Жилдом № 2 был за почтой, напротив дома, где сейчас «старый гастроном». Его построили позже, и в народе он известен как «шестой жилдом». Позже, когда построили педтехникум, интеллигенция стала тайно собираться и мечтать о «стране Бумбы»…

Я вспоминаю 1930 годы, когда восстанавливали республику, всеобщий энтузиазм. Но в то время романтически настроенные молодые люди во главе с Анджуром Пюрбеевым не учли некоторые обстоятельства и сталинскую «ежовую» направленность в политике. Никакого свободомыслия, все в рамках идеологии советской власти. Под видом художественной самодеятельности этот политический кружок вынашивал национальную идею «Джангара», возрождения калмыцкого народа. В этом кружке возникла идея о создании калмыцкой автономии.

Молодой писатель Баатр Басангов составлял устав об образовании Калмыцкой автономии. Я понимаю их молодой энтузиазм и романтическое настроение. Их выдал стукач Пюрвеев Дорджи Пюрвеевич. Ничего преступного у этого кружка не было. Молодые энтузиасты хотели добра своему угнетённому народу. В годы репрессий 1935-1937 г.г. это вспомнили и загребли кого надо. Сталинисты усмотрели в устремлениях молодых романтиков заговор.

Тем временем Троцкий в Москве сблизился с Хомутниковым и Кануковым. И дал задание создать калмыцко-монгольское правительство. Троцкий хотел экспорта революции. Он направлял калмыков в Монголию, Синцзян, чтобы потом проникнуть в Тибет. И когда в 1937 начались аресты, многих обвиняли в буржуазном национализме и панмонголизме.
Анджур Пюрбеев активно взялся за создание столицы. Поехал на Дон, уговаривать тамошних калмыков, чтобы приезжали строить столицу и поднимать народное хозяйство. Народ уважал Анджура. В то время в Элисте распевали песни про него. Калмыцкий народ сочинил две песни про Анджура. Первая называлась «Черная машина» — в Элисте тогда бегала черная машина Анджура, и все знали, куда поехал ахлач, вторая — «Да здравствует Элиста!», в которой были слова о его деяниях, торжествах в Элисте. Это было устное народное творчество.

В 1932 году Москва потребовала от руководства Калмыкии провести раскулачивание. Анджур едет в столицу, где выступает против. Он говорил, что калмыки – кочующий народ, что в степи необходимо создавать заповедные зоны – Кумо-Манычскую, Черные земли, Каспийскую впадину. Но к нему не прислушались, начались аресты представителей духовенства, раскулачивание.

В это сложное время Анджур Пюрбеев боролся за сохранение родного языка, калмыцкой культуры, помогая молодым писателям, поэтам — Баатру Басангову, Санджи Каляеву, Константину Эрендженову, Хара-Давану и многим другим.

Между тем, Пюрбеев находился под прессом двух сил: внешних шовинистов и внутренних, доморощенных, карьеристов, стукачей, клеветников. Калмыцкие оппозиционеры писали доносы в Москву, Сталинград.

Анджур приходил домой уставшим, брал домбру или мандолину и, не ужиная, закрывался в комнате, наигрывая калмыцкие мелодии. Жена, Нимя Хараевна, бывала недовольна, стучала в дверь, а разгорячившись, выкрикивала: «Ты — враг народа!». А за стенкой жил стукач Озеркин, рядом — Минин, секретарь партийной организации города, тоже ставленник Ежова. В 1937-м Анджуру все это припомнили.

В 30-х годах моя мама короткое время работала у Пюрбеевых нянькой. Смотрела за тремя малышами. Её, 16-летнюю, устроил к ним прокурор города Хонхошев. В 2000 году она рассказывала сыну Пюрбеева, Льву Анджуровичу, некоторые эпизоды из той жизни. Про Анджура она говорила, что он часто кричал во сне: «Салькн, салькн аздлна! На ногах честному человеку не устоять». Приближался 1937-й.

Часть 2

… 1934 год. В кабинете Сталина сидели его хозяин, первый секретарь Сталинградского обкома ВКП (б) Варейкис и Анджур Пюрбеев. Варейкис поддерживал предложение преобразовать Калмыкию в автономную республику. Сталин спросил, кто возглавит республику. Варейкис ответил: «Анджур Пюрбеев. Он знает народ, и опыт у него есть». Обращаясь к Пюрбееву, хозяин кабинета спросил у Анджура: «Вы согласны занять этот важный пост?». Тот не возражал. Сталин тогда не знал о связях Анджура Пюрбеева с Троцким, Уборевичем и другими противниками Сталина. Это позже Озеркин, Минин доложили об этом куда надо. А в тот год Пюрбеев, получив согласие самого Сталина, активно взялся за восстановление республики. Московские товарищи помогали ему материалами: лесом, кирпичом, металлом и т.п.

Когда в 1937-м начались повальные аресты, Пюрбеев поехал в Москву, но там его успокоили, усыпив, таким образом, бдительность. Анджур Пюрбеев встретился с Окой Городовиковым, тот обратился к Буденному, Буденный – к Ворошилову, который позвонил Сталину. Сталин ничего не ответил.

Пока Пюрбеев был в Москве, вышло постановление об аресте. Когда он приехал в Элисту, его арестовали. В рабочем кабинете Д. Пюрвеев, Н. Гаряев, Карпов искали на него компромат. Обыск продолжался с утра до обеда. Из НКВД в нем участвовал майор Саркисян. Забрали все документы, арестовали секретаршу.

Утром 17 октября ударом приклада выбили дверь квартиры Пюрбеева. Его заплаканную жену закрыли в комнате с детьми. В доме все перерыли, забрали все документы. На квартиру Пюрбеева пришли писатель Баатр Басангов и молодой поэт Давид Кугультинов. Басангов хотел забрать стихи, чтобы сохранить их, но капитан НКВД отказал ему в этом. Как позже стало известно, стихи эти, написанные на зая-пандитском, сожгли в наркомате. Кугультинов забрал калмыцкие сказки, которые потом тоже исчезли в недрах НКВД.

При обыске забрали три охотничьих ружья немецкой фирмы, которые подарил Пюрбееву маршал Уборевич, бельгийский браунинг. Охранники забрали ордена, дипломы, серебряные шахматы, удостоверения. Одежду Пюрбеева выбросили во двор. Жена и трое детей оказались на улице. Нимя Хараевна нашла прибежище на улице Чернышевского. Но в ноябре арестовали и ее, а в декабре троих детей Пюрбеевых отправили в детский дом, чтобы весной переправить в Новороссийский детдом, в Мысхако. Туда же увезли детей Лялиных, Клару Чапчаеву (дочь Араши Чапчаева от первой жены).

Допрашивали Нимя Хараевну и старшего сына Льва, у которых Озеркин и другие выпытывали, с кем общался Пюрбеев. У сына Пюрбеева спрашивали, не в честь ли Троцкого его назвали Львом. Целый месяц у Анджура Пюрбеева выбивали показания. Выпытывали его связи с Троцким, в полдень выводили в кандалах на улицу, и прохожие видели сильно изможденного, опухшего человека. Однажды он увидел старшего сына Льва и попросил охранников дать поговорить с ним, но те отказали и даже решили арестовать мальчишку. Но Анджур крикнул сыну: «Беги!». И тому удалось ускользнуть от конвоиров.

Целый месяц на допросах истязали арестованных Х. Сян-Бельгина, С. Каляева, К. Эрендженова. Они сидели в тесной, душной камере. Впоследствии рассказы Хасыра Сян-Бельгина, Санджи Каляева о том времени приводили меня в ужас. На допросах им давили руки дверью, закрывали в сейф на три-четыре дня. Каляеву мочили сапоги, а затем сушили и не разрешали снимать их. В камере стояла вонь от пота и мочи, что тоже было пыткой. Изможденных, морально убитых, но не сдавшихся, арестованных увезли в Сталинград, где снова пытали. В пытках участвовал и следователь-монгол по имени Намджил, который выпытывал у заключенных о тайных замыслах калмыков, связанных с панмонголизмом. Видимо, специально для этого и пригласили монгола.

Против арестованных были выдвинуты сфабрикованные обвинения в буржуазно-националистических взглядах, создании национальной партии, связях с Троцким, попытке экспорта революции в Монголию. В Сталинграде, в подвалах НКВД расстреляли Арашу Чапчаева, Амур-Санана, Лялина, Котинова. А 16 января 1938 года здесь же был расстрелян и Анджур Пюрбеев.

Кожаные куртки казненных члены расстрельной команды отнесли своим женам, чтобы те продали их на базаре. Две крупные ошибки предсовнаркома Анджура Пюрбеева: первая ошибка – создание столицы в безводной местности, вторая – тайные сходки в педучилище. Они хотели создать Республику «Бумба». А за ним следили.