Калмыкия Ньюс

Санджиев Николай Джамбулович

ТЕМА ДЕПОРТАЦИИ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ КАЛМЫЦКИХ ПИСАТЕЛЕЙ

В 1923 году на XII съезде партии Иосиф Сталин сказал: «Ежели мы на Украине совершим маленькую ошибку, это не будет так чувствительно для Востока… Стоит допустить маленькую ошибку в отношении маленькой области калмыков, которые связаны с Тибетом и Китаем, и это отзовется гораздо хуже на нашей работе, чем ошибка в отношении Украины».

Через 20 лет после этих слов Сталин взял и сослал всех калмыков в Сибирь. Какое лицемерие!

История калмыцкой литературы свидетельствует о том, как губительна была депортация народа, длившаяся 13 лет, прервавшая развитие национальной культуры.

Первые произведения калмыцких писателей о депортации народа были изданы в 60-е – начале 70-х годов. Это были произведения А. Балакаева «Три рисунка», «Судите меня сами», А. Джимбиева «Когда человеку трудно», А. Бадмаева «Золото в песке не затеряется» в переводе названном «Там, за далью непогода», А. Кукаева «На берегах Оби», М. Нармаева «Счастье само не дается». В 1982 году была опубликована повесть А. Тачиева «Запах полыни». В начале 90-х выходит в свет роман А.Балакаева «Тринадцать лет, тринадцать дней», чуть позже повесть Т. Бембеева «Дни, обращенные в ночь». Роман — воспоминание Н. Илюмжинова «В таежном крае», состоящий из 8 частей, описывает жизнь калмыков — спецпереселенцев в таежном крае далекой восточной Сибири.

Речь идет о прозаических полотнах. Поэзия в ожидании не стояла. Видимо, отсчет необходимо вести с поэмы Д. Кугультинова «От правды я не отрекался» написанной в 1956 году.

За то, что я посмел в крутое время

Судить в стихах жестокий произвол,–

Ни денег я не получил, ни премий,

Широкой славы я не приобрел…

…В то время гнев несправедливый, дикий

Нас подавил… И свет для нас потух.

И даже слово самоё – «калмыки» –

Произносить боялись люди вслух…

Кугультинов – бывший офицер — фронтовик, после демобилизации из рядов Красной Армии был арестован и осужден на 10 лет…

На суде Кугультинову было предъявлено обвинение также в том, что он в письме Сталину осуждал преступное выселение калмыцкого народа и предлагал возвратить обратно в родные места, сформировать из калмыков национальную дивизию и послать ее на фронт. Поэтическое и гражданское дело Д. Кугультинова живет в сознании калмыцкого народа как память о пережитом, как образное, поэтическое воплощение творческого духа народа, его национальной философии, познанной и выраженной в поэзии.

Из-за стихов цветок полураскрытый,

Недолгой юности моей рассвет,

Отравлен клеветою ядовитой…

Близ океана в стуже ледовитой

Провел я десять бесконечных лет

За проволокой частой и колючей…

Поэт, его судьба, образы земляков, родная степь составляют единое полотно в поэме «От правды я не отрекался». Лирический герой произведения верит в торжество правды и справедливости. И поэтому он говорит:

Не потерял я совести и страха,

Не позабыв природный свой язык,

Под именем бурята иль казаха

Не прятался… Я был и есть калмык!

Видимо, какая-то телепатия существовала между поэтами-писателями-калмыками, находившимися в Алтайском крае, в Норильске, на Салехарде, в Магадане, в Красноярском крае: они чувствовали друг друга и сопереживали страданиям родного народа…

Но писать в то время, а тем более печатать написанное, было запрещено. Им самим о себе и другим о них. Цензура не пропускала в печать даже их имена. Ну, а если и возникала такая необходимость, то только в ключе официального государственного обвинения, как об изменниках родины, предателях, диверсантах, шпионах, бандитах и прочее в том же роде. Вся литература, изданная до депортации калмыков, и не только художественная, была изъята из обращения, уничтожена, запрятана в архивы спецохраны. В литературе, вышедшей позднее, калмыки с их историей, жизнью, бытом, искусством вычеркивались либо подменялись другими. Изымались из памяти людей, из энциклопедий, справочников, учебников, научных трудов и статистики. Как тут не вспомнить о манкуртизме.

Писатели Калмыкии, и те, кто погиб в годы репрессий, и те, кто гнул спину на рудниках, лесоповалах, золотых приисках Сахалина и Магадана – все испытали на себе тяготы сложных времен. Даже уцелев в страшной мясорубке, они продолжали нести тяжкий труд внутреннего напряжения, от которого так и не смогли освободиться. Это и Санджи Каляев, и Константин Эрендженов, и Хасыр Сян-Белгин и другие, которые проявили мужество и стойкость, сумели заниматься литературной работой в этих нечеловеческих условиях. Они – пример жизнестойкости народа. К сожалению, такова судьба нашей литературы, волей судьбы оказавшейся отторгнутой от традиций предшествующих веков. Страшный «удар», нанесенный в декабре 1943 года был губителен для народа: репрессии, начатые государством, расширялись и касались не только отдельных личностей, группы людей, а целой нации.

Трудности реальной жизни неизбежно обостряли в людях тоску по родной земле, которое они пронесли через все тринадцать лет разлуки. Не случайно в народе говорят: «Потерявший друга – семь лет скорбит, потерявший родину – всю жизнь горюет». Но тоска и горесть не могли заглушить неугасающего чувства веры, что справедливость рано или поздно одолеет хулу. И потому каждый калмык носил в сердце согревающую душу надежду на возвращение к неоглядным степным просторам.

Хасыр Сян-Белгин в стихотворении «Родная степь» как нельзя точно выразил чаяния своего родного, калмыцкого народа:

.. .Я надеждою жил, я всегда был на страже,

И годами мой мир был надежно храним,

Степь являлась ко мне не виденьем миража

А реальным простором, до боли родным.

Думал сесть на коня да в широкой размашке,

Словно с крыльями счастья, взлететь на бугор.

И смотреть, как бредут по полыни барашки

К голубой, ненаглядной прохладе озер…

Я спешил к тебе, степь, сил в пути не жалея,

Вижу всю в полынковом шелку наяву,

Снова с юным восторгом бегу по траве я

И, как школьник, тюльпаны горячие рву.

Здравствуй, степь! Как приятно ласкать тебя взором!

Я вернулся к тебе, слез любви не тая,

Ты в пеленках носила меня по просторам,

Здравствуй, степь, моя сила и гордость моя!

Дыра размером в тринадцать лет. В эту дыру со свистом улетали огромные, накопленные народом за много веков богатства – язык, культура, литература. Калмыкам запрещалось учиться в ВУЗах и СУЗах, 13 лет о народе не упоминалось ни в газетах, ни по радио, калмыки не имели гражданских прав. 13 лет калмыков стирали с лица земли.

И все было против тебя: и страна – великая и могучая, и законы, и остервенелое время. Всего несколько лет – где-то с 1957 по 1961 год – когда калмыков вернули, сквозь фильтр цензуры просочились дозированные государством упоминания о трагедии народа. И потом еще почти на тридцать лет был наложен строгий запрет на упоминания о ссылке. За это время ушла из жизни большая часть живых свидетелей тех страшных лет. А с ними ушла целая сибирская подконвойная эпоха. Тот огромный, непонятный для калмыцкого поколения тяжелый угрюмый мир, в котором одна трагедия перекипала в другую, и не было просвета: война, ссылка, Широклаг, разорванный на клочки и разбросанный по бескрайним просторам страны оболганный народ.

И до сих пор эхо доносит до нас безмолвные крики душ наших отцов и дедов, похороненных в снегах Сибири: «За что, Родина, ты так ненавидишь детей своих, любящих тебя? За что?!» И до сих пор нет ответа. Яд депортации, пропитав насквозь целое поколение, пошел метастазами, отравляя и детей и внуков. Он пожирает туберкулезом и раковыми опухолями тех, кто выжил, потому что природно-климатические особенности были полярными и сопротивляемость организма была подорвана. И значит, эти тринадцать лет все еще длятся.

Преодолев годы испытаний, мой народ стал возрождать свою литературу и культуру. Стали появляться материалы о выселении народа в годы репрессий. Тревожат, возвращают в прошлое названия произведений: «Харалта өдрмуд» («Проклятые дни»), «Һашута йовдл»(«Горький путь»), «Үүудән тәәлтн, хальмгуд» («Двери настежь, калмыки»), «Дни, обращенные в ночь», «Сибирь: страница пережитого». В них боль за людские судьбы, за судьбу своего народа.

Литература об этом времени трагична и ценна. Именно она сохранила непосредственные свидетельства беспрецедентного варварства.

Сначала появились песни, песни — плачи, которые были многокуплетными, длинными, как те составы, на которых увозили людей из родных мест.

Несомненный интерес представляют произведения нескольких поколений писателей об этом периоде: писателей, подвергшихся депортации, поэтов и писателей, родившихся в Сибири и, конечно тех, кто родился уже после возвращения на родину. Народный поэт Калмыкии К. Эрендженов, прошедший долгую дорогу невзгод и страданий, в поэме «Старый тополь» пишет о человеческой вере, дававшей терпение и надежду.

Мой старый тополь под окном!

Ты помнишь, как во всей стране

Святым считался только он –

Тот, ставший с небом наравне?

И к нам язык клеветника

Привел одну из страшных бед –

И разделила нас река,

Что шириною в двадцать лет.

Мой старый тополь под окном,

Мне ль позабыть когда-нибудь

Надорванную криком грудь

На дальнем берегу другом?

Степь под закатом – как костер

Где гибла песня соловья.

Ручонки тонкие простер

Сынок, травиночка моя.

Он в этот мир улыбку нес…

И вздрогнул я: «Да сгинь, река,

Возникшая из наших слез!

Клянусь тобою, человек,

Тобой, продолжившим наш род,–

Чиста, как тополиный снег

Святая правда не умрет!

И отряхнув наветов пыль,

Вернусь к порогу своему –

И этот плачущий ковыль,

И эту землю обниму…»

Народный поэт Калмыкии Санджи Каляев в начале 80-х годов в стихотворении-посвящении «Друзьям» пишет:

На берегу реки Или

Метели знойные мели,

Как будто это Элиста

Сюда в далекие места,

Напоминаньем давних лет

Послала дружеский привет.

Гусь плакал где-то в камыше,

И было горько на душе

От мысли, что, как этот гусь,

В края родные не вернусь.

И жизнь, как быстрый бег Или

Пройдет от родины вдали…

А гусь стонал, рыдал навзрыд,

Наверно, был он пулей сбит.

А, может, это был не стон –

Быть может песнь прощанья он

Пел, песнь последнюю свою,

Встречая смерть в чужом краю?

И показалось даже мне:

Он пел о северной весне,

О красоте озер и рек,

А я усталый человек,

Рыдал безмолвно в тишине,

В тоске по милой стороне.1

Маленькая повесть А. Балакаева «Три рисунка» была издана на калмыцком и русском языках в 1963 году. Поступок главного героя – калмычонка, ценой собственной жизни спасшего маленькую девочку с голубыми глазами и белокурыми волосами, взволновал сотни и тысячи читателей. Боря – сирота, живущий впроголодь, почти на улице и каждый день, бегающий на станцию встречать поезда, ждал отца.1 (с. 23, сб-к «Капля росы» Калмиздат, 1982 г.)

Повесть Балакаева «Судите меня сами» должна была выйти из печати в 1969 году, но зоркое око цензуры долго держало ее в столе, хотя автор в завуалированном виде пытается построить повествование. Исповедь молодой калмычки о своей судьбе. Внимательный и доброжелательный читатель легко обнаружит, что в образе главной героини повести Бальджирмы отражена судьба самой Калмыкии, судьба нелегкая и многосложная, тернистая и заслуживающая уважения и восхищения. Бося Сангаджиева в романе «Счастье сироты – за пазухой» ведет свою героиню, ее семью дорогой невзгод, утрат. Сангаджиева избирает путь взаимосвязи творческого мышления с религиозным сознанием, которое проявляется не только в мотивах и обращении к богу. Автор рассматривает судьбу целого поколения творческой интеллигенции, процесс ее духовного роста.

Повествование романа А. Бадмаева «Алтн шорад даргддго» («Золото в песке не затеряется») охватывает период с 1943 года по 1956 год.

Бадмаев здесь следует своей излюбленной манере письма: точности в деталах, некоторой эпичности, использует авторские размышления, лирические отступления. У врат ада находится Адучи, раненый фронтовик. Автор подробно останавливается на фронтовых буднях своего героя, который вместо надписи на рейхстаге оставляет ее на Широковской ГЭС.

М. Б. Нармаев в декабре 1944 года пишет письмо И. Сталину: «Скоро закончится война. Все народы необъятной Советской страны будут праздновать этот Великий праздник. Только калмыки будут чувствовать себя в долгу. Во имя возрождения моего народа, во имя прекрасного будущего прошу Вас, товарищ Сталин, поставить перед УК ВКП (б) и Советским Правительством вопрос о возможном пересмотре калмыцкого вопроса. Прошу восстановить самостоятельность калмыцкого народа в любом районе страны отдельно или в составе родственных к нам народов…»

Ответ на свое письмо М. Нармаев не получил. Но оно дошло до Москвы, до Кремля. С ним провели разъяснительную беседу.1

Профессор Калмгосуниверситета Морхаджи Бамбаевич Нармаев говорил нам, студентам, что хочет успеть запечатлеть огромный и невостребованный пласт живой народной памяти и боли. Пласт памяти и боли, который должен стать неотъемлемой частью подлинной исторической правды о депортации калмыцкого народа, которая останется идущим за нами поколениям.

В повести «Счастье само не дается» М. Нармаев затрагивает тему ссылки народа в Сибирь, в Среднюю Азию. Еще в 60-е годы Нармаев затронул хоть и косвенно, эту большую для всех калмыков тему, из книги «Журавлиный полет. Труды и дни Морхаджи Нармаева». Элиста, 2005 г., с. 84 — 85.

В отличие от других писателей, которые позже написали о жизни калмыков в ссылке, Нармаев, как А. Тачиев («Запах полыни»), рассказывает о том времени, когда калмыки возвращаются в родные края, обустройстве в тех местах, откуда их выселили насильно. Кстати, Морхаджи Нармаев вместе с поэтом Бимом Джимбиновым в составе представителей калмыцкого народа, состоящей из 6 человек, 13 июня 1956 года встречался с К. Е. Ворошиловым по вопросу восстановления Калмыцкой АССР в границах до 1943 года.

В «Запахе полыни» А. Тачиев не мог, открыто говорить о судьбе семьи Цебековых, три поколения которых жили в калмыцкой степи, затем на тринадцать лет были высланы в Сибирь и вновь возвратились на родину. Запах полыни – это запах родных мест. Живя в Сибири, герои А. Тачиева «вспоминают» запах полыни. Старшее поколение семьи связывает с этим запахом свою судьбу; она как зов предков, манит к себе с необъяснимой силой. Каждое поколение, по замыслу писателя, передает следующему свою философию жизни, народное мироощущение.

Народный писатель Калмыкии Тимофей Бембеев, опубликовав повесть «Дни, обращенные в ночь» и сказку «Время — судьба», создает цикл рассказов, объединенных общей проблематикой – трагедией, которая не забывается и, естественно, не может быть прощена. В рассказе «Свадьба под конвоем» Бембеев рассказывает человеческую драму молодой учительницы Эльзы Надбитовны, которая в депортации работает дояркой, телятницей, получает новое имя – Эльвира, теряет не только Родину, национальность, но и имя. Эльвира встречается с Тимуром – таким же спецпереселенцем, как и она – который, рискуя быть посаженным в тюрьму, за 4 километра ходит на свидания. Автор следит за саморазвитием героев, обретающих нечто новое, светлое в тяжелых условиях жизни спецпереселенцев. По убеждению автора, любовь — чувство не территориальное, не национальное. Вместе с тем Бембеев передает ощущение человеком своей неполноценности, зависимости. В основу этого рассказа положена невыдуманная история. Герои сталкиваются с комендантом — монстром, рожденным временем, которое ставит людей, по мнению автора, на колени, вынужденно загоняет героев в конфликт. Но герои Т. Бембеева стремятся найти себя в этом мире и обретают трудное счастье.

Тимофей Бембеев в своих произведениях о ссылке калмыков создает разный тип коменданта. Комендант — монстр в «Свадьбе под конвоем», комендант — служака в повести «Дни, обращенные в ночь», комендант – хороший человек в «Сян комендант».

Образы комендантов разные. В произведениях Е. Буджалова, А. Балакаева, А. Бадмаева и др. писателей. В творчестве народного писателя А. Джимбиева также осмысляются трагические события, связанные с депортацией калмыцкого народа. К. Ерамовский в предисловии к повести «Когда человеку трудно» указывает на то, что автор сказал в какой-то степени не всю правду. Почему же героиня повести, а затем и романа «Когда человеку трудно» оказывается в сибирском селе? Писатель находит способ объяснить свой творческий домысел. Джимбиев обращается к теме депортации, присутствовавшей трагической нотой в судьбах многих героев, в частности, Шинди. Более того, произведение о женской доле, судьбе калмычки, о найденном на перроне ребенке.

Главным переживанием поколения М. Б. Нармаева, Д. Н. Кугультинова, А. Б. Бадмаева, А. М. Джимбиева стала война и депортация народа, оставившие о себе страшную память. Тема героизма и трагедии настойчиво звучит в их творчестве и позволяет нам проникнуть в сокровенную суть вышеперечисленных писателей — фронтовиков. Искренность, горький трагизм, жестокая, правда о себе и других обусловлена апокалипсической действительностью.

Как известно, 28 декабря 1988 года калмыцкий народ впервые отметил скорбную дату 45-летия со дня ссылки в Сибирь. Эта трагическая и суровая дата вызвала к жизни целый ряд (сначала публицистических) произведений в разных жанрах, в которых авторы отмечают и силу духа народа, его нравственную красоту и доброту сибиряков.

Поэты В. Нуров, Е. Буджалов, С. Байдыев, С. Бадмаев, В. Лиджиева, В. Чонгонов, прежде всего, опираясь на личный, непосредственный опыт, обратились к теме депортации калмыцкого народа.

В поэме «Жирһлин һашун җилмүд» («Горькие годы судьбы») размышления о трагедии своего народа, его жизнь в спецпоселении перерастает у Нурова в философскую проблему неразрывности звеньев жизненной цепи.

Жизнь отдельного человека и история народа – два внутренне глубоко связанных момента красной нитью проходят в поэме Е. Буджалова «Хальмгуд, үүдән тәәлтн!» («Откройте двери, калмыки!»), в стихотворениях С. Бадмаева и Д. Насунова.

Поэтесса Валентина Лиджиева – представитель поколения, родившихся в первые годы восстановления республики, вопрошает: «За что?»

Люди молчали. Никто

Слезно не крикнул: «За что?»

Только колеса стучали

И тишину нарушали.

Чудилось, шепчут составы:

Люди, куда вы, куда вы?..

Степь простонала в тот час:

Как я, родные, без вас?

То ли от гордости, то ли,

Став вдруг немыми от боли,

Люди в теплушках молчали

Может быть, просто устали.

«Ох, далеко до Сибири…» –

Молчали, вздыхали в том мире.

Лишь небеса им кричали:

Люди, за что вас сослали?!

(«Выселение», 1990 г.)

Произведения калмыцких поэтов и писателей, являясь отражением исторической памяти народа, способствуют ее закреплению, влияют на формирование современного общественного мышления.

Репрессия против народа по национальному признаку, как составная часть государственной политики сталинской тоталитарной системы, уверен, будут побуждать ученых — исследователей не одного поколения к заинтересованному и непредвзятому изучению ее, будет будоражить мысли поэтов и писателей образами невинно убиенных. Для того чтобы выявить причины, корни самого этого зла. И чтобы в любом обществе впредь были исключены подобные явления. И любой народ, каким бы малочисленным он ни был, был огражден от подобного государственного произвола и имел гарантию на безопасную жизнь.

Когда бы слезы тех собрать,

Кто потерял отца и мать,

Все слезы матерей, отцов,

Утративших своих сынов.

Когда бы слить в один сосуд

Все слезы тех, что тщетно ждут,

Какой сосуд ни выбирай,

Все перельется через край.